Пена. Дамское счастье [сборник Литрес] - Эмиль Золя

Дениза решила вернуться в «Дамское Счастье». Она поняла, что Робино, вынужденные проредить персонал, мучаются, не зная, как ее уволить. Чтобы продержаться еще хоть чуть-чуть, они должны были все делать сами. Ослепленный ненавистью к «Счастью», Гожан объявил им кредитные каникулы и обещал изыскать еще одну ссуду, но Робино овладел страх, они хотели выправить ситуацию, экономя на всем. Две недели Дениза мучилась неловкостью, потом не выдержала и сообщила, что ей предложили место. Все почувствовали облегчение, госпожа Робино обнимала девушку, клялась всю жизнь сожалеть о расставании, но ее муж, услышав, что Дениза возвращается к Муре, смертельно побледнел и крикнул, срываясь на визг:

– И правильно делаете!

Гораздо труднее оказалось сообщить новость Бурра. Дениза была очень благодарна старику и боялась причинить ему боль. Бурра владела ярость на «варваров со стройки» – тачки перегораживали подходы к его лавке, зонты и трости подпрыгивали в такт стуку молотков. Но злейшим злом была затея архитектора соединить работающие отделы магазина с новыми, для чего планировалось прорыть туннель под его, Бурра, домиком! Ныне он принадлежал «Муре и компании», и в договоре аренды указывалось, что съемщик обязан соглашаться на ремонтные работы. Однажды утром к Бурра явились рабочие, и со стариком едва не случился удар. Разве не достаточно, что его душат, теснят со всех сторон, слева, справа, сзади? Теперь они решили съесть землю у него под ногами! Он прогнал землекопов и каменщиков и подал иск в суд. Ремонтные работы? Пожалуйста! Но это никакой не ремонт. Квартал надеялся на победу старика, но ни за что нельзя было поручиться. Процесс обещал быть долгим, дуэль – нескончаемой.

В тот день, когда Дениза решилась проститься с Бурра, он как раз вернулся от своего адвоката.

– Вы только послушайте! – обратился он к окружившим его соседям. – Теперь они говорят, что дом непрочный, и хотят поменять фундамент… Дьявольщина! Негодяям надоело трясти его своими чертовыми машинами. Я не удивлюсь, если мое жилье рухнет!

Когда Дениза сообщила, что уходит, возвращается в «Дамское Счастье», где ей положили тысячу франков жалованья, он только и смог, что воздеть к небу старческие дрожащие руки.

– Вы! Вы! – лепетал он. – Теперь я один, все отреклись. – Помолчав, он спросил: – А как же Пепе?

– Он вернется к госпоже Гра, – ответила Дениза. – Она очень его любит.

Больше ничего не было сказано. Дениза подумала: «Уж лучше бы злился, ругался, стучал кулаком по столу…» Вид задыхающегося, раздавленного предательством старика терзал ей душу. Впрочем, Бурра постепенно ожил и, конечно же, ударился в крик:

– От тысячи франков не отказываются… Все вы там окажетесь. Ну и ладно. Оставьте меня одного. Да, именно так, одного! Есть на свете человек, не склонивший головы… И скажите им, что я выиграю процесс, даже если придется продать последнюю рубашку!

Дениза должна была уйти от Робино только в конце месяца. Она повидалась с Муре, и они обо всем условились. Однажды вечером она возвращалась домой и увидела, что под аркой ее поджидает Делош. Он радовался великой новости, сказал, что весь магазин только о том и говорит, и весело перечислил все слухи и толки.

– Жеманницы из отдела готового платья негодуют!

Делош расхохотался, сделал загадочное лицо и поделился с Денизой самой потрясающей сплетней:

– Вы, конечно же, помните Клару Прюнер. Ну так вот, кажется, патрон с ней… Понимаете?

Он стал пунцовым от возбуждения, смутился, а девушка воскликнула, ужасно побледнев:

– Господин Муре!

– Странный выбор, согласны? Женщина, похожая на лошадь… Та молоденькая прачка, которую он в прошлом году дважды приглашал на свидание, хотя бы была миловидной. А, ладно, не мое дело.

Дениза слишком быстро поднялась по лестнице и совсем запыхалась, постояла у окна, чтобы передохнуть, и почему-то вдруг вспомнила Валонь, пустынную улицу с замшелой булыжной мостовой. Этот вид открывался из детской, и ей остро захотелось оказаться сейчас там, спрятаться в безвестности и мирном воздухе провинции. Париж раздражал девушку, она ненавидела «Дамское Счастье» и не понимала, зачем согласилась вернуться. Ей там будет плохо, ей уже плохо – после того, что наболтал Делош. Она разрыдалась, отошла от окна и долго плакала, потом утешилась и снова обрела мужество жить.

На следующее утро Робино послал ее с поручением, и по пути Дениза забежала в «Старый Эльбёф», но застала в лавке только Коломбана. Бодю завтракали – из маленькой комнаты доносилось звяканье вилок.

– Входите, входите, они за столом, – сказал приказчик, но Дениза покачала головой, потянула его за собой в дальний угол и начала, понизив голос:

– Я пришла к вам… У вас что, разве совсем нет сердца? Вы не видите, как сильно вас любит Женевьева? Решили уморить невесту?

Ее снова кинуло в жар, она не могла справиться с дрожью, а Коломбан молчал, изумленный внезапным наскоком.

– Женевьева знает, что вы любите другую. Она сама мне это сказала, рыдая от горя… Бедная девочка так исхудала, что руки стали совсем тонкие, точно у ребенка! Глядеть больно… Вы не должны так поступать, не становитесь убийцей!

– Она не больна, – забормотал потрясенный Коломбан, – вы преувеличиваете… Ничего я не вижу… И вообще… свадьбу откладывает ее отец.

Дениза едва не подавилась от возмущения. Она чувствовала: будь молодой человек чуточку настойчивее, дядя с радостью уступил бы, однако Коломбан не притворялся: он действительно не замечал медленной агонии Женевьевы, а если не знаешь, ни в чем себя не упрекаешь…

– И ради кого? Ради пустышки, ради ничтожества!.. – возмущалась Дениза. – Вам известно, кого вы любите? До сего дня я не хотела вас расстраивать, потому и не отвечала на вопросы… Но теперь… Да она крутит со всеми, она над вами смеется, вы никогда ее не добьетесь. А если и получите, то в очередь с другими, по́ходя, один раз.

Коломбан молча слушал Денизу, каждая брошенная в лицо жестокая фраза заставляла его губы вздрагивать, а она в приступе обличительного гнева невольно поддалась жестокости и могла уничтожить его словом.

– А сейчас, – выкрикнула она напоследок, – ею занялся господин Муре, вот так-то!

У Денизы перехватило дыхание, и она словно впервые увидела Коломбана.

– Я ее люблю, – едва слышно произнес приказчик.

Девушке стало стыдно. С какой стати она отчитывает этого парня? Признание Коломбана звучало в голове, как далекий колокольный звон, оглушая и тревожа сердце. «Я ее люблю, я ее люблю…» Молодой человек прав – он не может жениться на другой.

Дениза повернулась и увидела стоявшую в дверях Женевьеву. Кровь отхлынула от ее лица – она все слышала. В лавку вошла госпожа Бурделе, одна из последних верных покупательниц «Старого Эльбёфа», где ей всегда предлагали ткани высокого качества. Госпожа де Бов давно последовала моде и ушла в «Счастье». Госпожа Марти больше не появлялась, покоренная соблазнами большого магазина.

Женевьева сделала шаг навстречу госпоже Бурделе и спросила бесцветным голосом:

– Что желает мадам?

Покупательница пришла взглянуть на фланель. Коломбан достал с полки рулон, и Женевьева стала показывать ткань, их холодные руки соприкоснулись под прилавком. Появился Бодю, следовавшая за ним жена заняла место за кассой. Сначала старик не вмешивался в работу Коломбана и Женевьевы. Он улыбнулся Денизе, садиться не стал и продолжил наблюдение.

– Эта не слишком хороша, – решила госпожа Бурделе. – Покажите мне что-нибудь попрочнее.

Коломбан взялся за другой рулон, она начала щупать материю, потом спросила:

– Сколько за метр?

– Шесть франков, – ответила Женевьева.

– Шесть?! – возмутилась женщина. – Напротив точно такую же предлагают за пять франков метр!

Легкая судорога исказила лицо Бодю, и он вмешался в разговор, правда очень вежливо:

– Мадам, конечно же, ошибается, эта ткань должна идти по шесть франков пятьдесят, ее не могут предлагать за пять франков, речь наверняка шла о другом артикуле…

– Нет, ну как же, – упрямилась мещанка, считавшая, что разбирается в тканях. – Фланель та же самая. А может, даже плотнее.

Спор обострился. Бодю из последних сил пытался удержать на лице улыбку, боясь подавиться желчью и отдать концы от злости.

– Вам бы следовало обращаться со мной полюбезнее, – заявила госпожа Бурделе, – иначе я тоже перейду на другую